Мамочка
Назад На главную
Мне было восемь лет, когда меня впервые отправили в пионерский лагерь. Страшно не было, я всегда любила уезжать от строгих и придирчивых родителей в свободное плаванье, тем более что ехала я не одна, а с любимой подругой Наташкой, с которой мы сидели за одной партой в школе, а до этого четыре года спали на соседних коечках в детском саду. Помню, что в автобусе посадили меня не с ней, а с симпатичным мальчишкой. Мы всю дорогу болтали, и как-то так получилось, что сдружились. Так и вышло, что выехала я с одним другом, а приехала с двумя. Сашка был мальчишкой весёлым, хулиганистым и сильным. Он с чего-то решил, что меня надо от всех охранять и так рьяно взялся за никем не порученное ему дело, что ко мне никто из других мальчиков не подходил близко – боялись Сашкино гнева.
Шли годы, подруг в лагере становилось всё больше, а кавалеров всё не прибавлялось. Да и откуда им было взяться? Когда мы с Сашкой приезжали в одну и ту же смену, то ходили везде, держась за руки, а, если по каким-то причинам Сашки в лагере не оказывалось, обязательно рядом был кто-то из его друзей с поручением меня охранять от всяких напастей и в том числе от возможных ухажёров. Самое смешное, что сам Сашка, ставший уже к подростковому возрасту, очень красивым парнем, за мной ухаживать и не пытался. Он ухаживал совершенно за другими девчонками, других приглашал на танцы, с другими целовался, другим дарил собранные в лесу цветы. Но в промежутках между своими всё новыми и новыми подружками он был всегда рядом со мной. Он научил меня играть в футбол, настольный теннис, стрелять из лука и плести венки, а я научила его фотографировать и вязать. Он ужасно любил ходить со мной в кружок мягкой игрушки и мог часами сидеть рядом со мной на стуле и смотреть, как я шью очередного мехового монстра. Собственно говоря, в этот кружок я и ходила-то только из-за Сашки, потому что сама я всегда была очень далека от всяких девчоночьих наук и с гораздо большим удовольствием ходила бы в радио кружок, или в кружок рукопашного боя. Но Сашка не разрешал, он, вообще, очень много сил приложил для того, чтобы сделать из меня девочку, как я не сопротивлялась.
Мне было лет четырнадцать, когда вдруг, как мне казалось, ни с того, ни с сего, за мной стали ухаживать взрослые мужики. Теперь-то я понимаю, что просто созрела телом гораздо быстрее, чем умом, но тогда…, тогда я вообще ничего понять не могла. Из-за меня дрались вожатые, казавшиеся мне старыми дяденьками, и Сашку это ужасно злило.
Однажды, во время «Зарницы» (помните такую военно-спортивную игру?) я свалилась с бревна и вывихнула ногу, вожатый моего отряда взял меня на руки и понёс на зелёный бугорок, чтобы я там отсиделась в компании с ним, пока не придёт медсестра. Сашка вдруг налетел коршуном на этого взрослого человека и, схватив его за шиворот, утащил в кусты. Я ничего не могла понять, из-за кустов доносились Сашкины крики, но слов было не разобрать. Надо сказать, что в свои четырнадцать лет мой приятель стати имел вполне солидные, был очень высок и мускулист. Он с самого детства занимался чуть не всеми видами спорта одновременно, никаких особых успехов, естественно, не имел, зато фигуру приобрёл такую, что на него заглядывались и вожатые, и девчонки старших отрядов, и даже мамочки юных пионерок.
Вожатый вышел из кустов несколько помятый и разговаривал со мной, не глядя в глаза. А Сашка не подошёл вовсе. Только кулаком погрозил. Все вокруг были совершенно уверены в том, что между нами крепнет какая-то сумасшедшая любовь и, когда мы куда-то шли вместе, вслед нам смотрели не иначе, как с умилением, надеждой и любопытством.
Смешно, но, разъезжаясь из лагеря по домам, мы как будто забывали друг о друге, не перезванивались и не встречались. Зато летом, если, например, я была в лагере, а Сашка нет, то мы начинали переписываться, причём очень часто. Мы писали друг другу чуть не каждый день, и Сашка всегда требовал от меня подробнейших отчётов о каждом моём шаге. Я всегда ужасно без него скучала, с ним было так замечательно хорошо, весело и спокойно, что ничего лучшего или большего я и пожелать не могла.
В то лето – предпоследнее моё лето в лагере, мы оказались в одном отряде с ещё одним нашим старым знакомцем. Звали его Володей. Мы с ним никогда не дружили, да знакомы-то практически не были. Володя в первый свой лагерный год, когда ему было всего-то лет восемь, прославился на весь лагерь тем, что каждую ночь громко рыдал, обнимая подушку и призывая на помощь мамочку. Так он и кричал на весь наш большой корпус: «Мамочка, ох, мамочка моя, где ты, мамочка!» Сами понимаете, такое «девчоночье» поведение не могло вызвать уважения и понимания ни у мальчишек, ни у девчонок, а потому с Володей не дружили. Так он и бродил вечно одинокий и скучный. Володю иначе, как Мамочкой никто и не звал.
Не знаю уж, как и почему это случилось, но неожиданно для меня, да и для всех остальных, Володя влюбился. В меня! Сначала он преследовал меня молча. Просто, угрюмо сжав губы, везде бродил за мной, как ниточка за иголочкой и выполнял всякие мелкие распоряжения, которые я эдак небрежно ему отдавала. Наглости моей не было ни конца, ни края. Я отлично понимала, что веду себя совершенно безобразно по отношению к парню, но ничего поделать не могла. Надо мной, ведь, стали из-за него смеяться! Он пытался в столовой отдать мне свой компот, он таскал за мной зонтик, если на небе появлялась маленькая тучка, он дарил мне цветы, сорванные за пределами лагеря, что, естественно, строжайше запрещалось. Одним словом, вёл он себя, как самый настоящий дурак и вызывал у меня только чувство призрения. Мне даже жалко его не было. Сашки в ту смену в лагере не было, но его шпионы, обычно отгонявшие от меня всех лиц мужеского пола, почему-то не спешили вмешаться. Потом я поняла, в чём было дело. Они просто не видели в Мамочке никакой угрозы. Ну, ещё бы, разве такой, как он, мог тягаться с самим Сашкой – красавцем, гитаристом, весельчаком, таким сильным, смелым, таким обаятельным и привлекательным? Конечно, не мог! Не мог, но тягался изо всех сил.
Он не стеснялся ничего и никого. И никого не боялся. Скоро он стал моей тенью, а однажды я вдруг услышала его голос. Он сказал мрачно: «Играть девушке в футбол очень опасно» Я обалдела и ответила: «Если ты боишься играть в футбол, так и не играй!»
- Я не боюсь, я просто не люблю, - ответил он.
- А что ты любишь-то?
- Больше всех на свете я люблю свою маму, тебя и, конечно, папу, - заявил он совершенно спокойно.
И сказал это так, как будто бы его любовь ко мне была чем-то таким простым, естественным и само собой разумеющимся, что я растерялась. Он ТАК это сказал, как будто имел на это право, и это было очень странно. Никто раньше не признавался мне в любви так по-взрослому серьёзно.
Не знаю уж почему, но смущена я была почти до обморока. Мне казалось, что это ужасно стыдно быть любимой таким вот «недоделанным, хлипким «Мамочкой». Стыдно и обидно. Я изо всех сил старалась прогнать его от себя подальше, обзывала его по всякому, смеялась при всех, но его это не останавливало, и я никак не могла понять, что ему от меня надо.
Видимо, Сашкины приятели всё же решили сообщить ему о Мамочке, и он явился для разборки. Приехал, посмотрел и махнул рукой. «Что взять с больного?» - только и сказал он. В тот вечер он впервые пригласил меня танцевать и, вообще, не отходил весь вечер. Я, привыкшая вечно просиживать на лавочке у стеночки во время медленных танцев, путалась в собственных ногах и наступала на ноги партнёра. Мы смеялись, я то и дело сбивалась с ритма, Сашка кружил меня всё быстрее и докружил до того, что я упала бы, если б его сильные руки не подхватили меня уже у самого пола. Сашка прижал меня к себе и вдруг сказал: «Господи, ну испугала же ты меня!» Я удивилась: «Чем испугала?» «Мне вдруг показалось, что ты сейчас разобьешься вдребезги, как хрустальная роза», - ответил он и с каким-то удивлением на меня посмотрел. Знаете, именно в тот самый момент, я поняла, как дорог мне этот мальчишка. Мы ещё были совершеннейшими детьми, но я точно знаю, что именно в этот миг родилась моя первая ЛЮБОВЬ. Зыбкое, нежное, трепещущее, от всех и вся зависящее чувство.
Закончилось лето, и мы разъехались по домам. Сашка очень изменился, он не пропал на этот раз, звонил, приезжал и даже писал письма. Но гораздо чаще, чем это делал он, мне звонил, приезжал и писал Мамочка. Представляете, он вскоре даже перевёлся в мою школу, вопреки желанию родителей, совершенно серьёзно обеспокоенных дальнейшей судьбой непутёвого сына, влюбившегося в какую-то девчонку. Оказалось, что Мамочка был очень талантливым математиком и шахматистом, увлекался историей и биологией.
Я вдруг заметила, что вокруг него вечно толпятся мои одноклассницы, которых он буквально забалтывал своими рассказами обо всём на свете. Но Мамочка был верен мне. Он провожал меня домой и таскал мой портфель. Однажды я в компании ляпнула, что очень люблю парней, которые умеют играть на гитаре и уже через несколько дней увидела его в своём дворе с гитарой в одной руке и самоучителем в другой. Володя, вообще, всегда был очень целенаправленным человеком и вскоре уже мог играть на гитаре не хуже, чем другие доморощенные «музыканты».
Но мне все Мамочкины подвиги были совершенно безразличны, я любила Сашку и думала только о нём. А он всё реже и реже приезжал, всё реже и реже звонил, а потом и вовсе стал неуловим. Как же я страдала, сколько слёз пролила в подушку…
Я перестала выходить на улицу после школы, валялась на диване и разглядывала часами потолок. Но я, ведь, жила не одна и мама не стала долго терпеть, она просто силком выпихивала меня на улицу, где меня уже ждал специально вызванный для сопровождения Володя. Как он терпел всё это, не понимаю до сих пор. Мы сидели на лавочке, и я говорила, говорила, говорила о Саше, о том, какой он красивый, умный, сильный и смелый, о том, как я его люблю. А бедный Мамочка молча вытирал от слёз мои щёки и слушал, слушал, слушал.
А, когда я, наконец, замолкала, он начинал рассказывать мне о каких-то дальних странах, об экзотических островах и исторических тайнах, об инопланетянах и летающих тарелочках, о тунгусском метеорите. Он знал так много, он рассказывал с таким жаром, что я по неволе начинала прислушиваться и скоро уже вместе с ним восторгалась очередным чудом природы, науки или техники. Мамочка стал моим другом. Настоящим другом, я поверяла ему чуть не все мои тайны, и иногда мы беседовали с ним о вещах, о которых девушкам принято беседовать только с мамами. Между нами возникло такое доверие, такая близость, мы так много узнали друг о друге, что к концу того учебного года я уже и представить себе не могла, как это я раньше жила без Володи.
А потом снова настало лето, и мы в последний раз поехали в пионерский лагерь. Мы ехали, сидя на одном сидении и я рассказывала Мамочке о своих надеждах, о будущей встрече с Сашкой, о том, что теперь всё будет, как раньше, я снова буду счастлива. А он смеялся и поддакивал, как будто бы был этому рад.
Сашка приехал в лагерь через несколько дней, не знаю, что уж его задержало, и сразу кинулся ко мне. При всех стал меня обнимать и кричать о том, как соскучился, как он меня любит, а я всё выкручивалась из его объятий, и мне от чего-то было ужасно стыдно. И, когда я увидела Володин взгляд, я вдруг поняла от чего! Я почувствовала себя самой настоящей предательницей! Я вдруг отчётливо поняла, что предаю не просто своего лучшего друга, человека, который так много для меня сделал, который так по настоящему меня любил, который был таким замечательным, что я-то уж точно ему и в подмётки не годилась, но и человека, который достоин моей любви! Что-то изменилось во мне самой, в моей душе. И совершенно безразлична стала и Сашкина красота, ещё больше расцветшая, и Сашкины мускулы, и даже его хвалённое обаяние.
Так вот и получилась, что первая моя любовь родилась и умерла, просуществовав всего только один год, потому что я совершенно точно поняла, что Сашка для меня от ныне не более, чем приятель, друг детства.
Не знаю, испытывал ли кто в жизни такой вот крутой поворот, враз поменявший мироощущение, сразу, в одну минуту превративший ребёнка во взрослого человека, в человека. Мне было мучительно трудно переварить и осознать всё это, но забывать этот длинный год, год, посвящённый совсем не тому человеку, тоже не хотелось, ведь, именно в этот год я нашла свою вторую, но НАСТОЯЩУЮ любовь.
Вы скажете – смешно! Вы скажете – детство! Вы скажете – гормоны! Очень может быть, но мне повезло встретить человека, с которым я счастлива уже столько лет и мне никогда не приходило в голову, что с кем-то другим я могу быть счастливее. Надеюсь, что так же думают и сын с дочкой. Хотя, они ещё такие маленькие, что вряд ли могут понять, как им повезло с отцом. Одна только тайна мучает меня все эти годы. Я никак не могу понять, а муж мой отказывается мне объяснить, за что же он всё-таки ТАК меня полюбил? Почему так ДОЛГО терпел? От чего был согласен даже на роль друга? Он говорит, что сам не знает, что это не имеет никакого значения… А иногда он вдруг говорит мне, что вовсе и не любит и вообще не знает, что это такое - любовь, просто не может без меня жить и дышать, вот и всё! Знаете, меня это вполне устраивает! Я так рада, что тот «зигзаг», тот крутой поворот в моей судьбе всё-таки состоялся и не обошёл меня стороной. Не все и не всегда роковые повороты, повороты судьбы бывают во вред. Никто не знает заранее своей судьбы и иногда такой вот «зигзаг» не заканчивает, а только начинает новую страницу в жизни, порой гораздо более счастливую, чем предыдущая.

Сайт управляется системой uCoz