Леночка

Леночка

Ещё совсем недавно мне казалось, что жизнь остановилась… Все вокруг твердили, что я ещё молода, что всё ещё впереди, а я просто-напросто не понимала, о чём говорят… Мне казалось, что жизнь, если ещё и не закончилась, то продолжается только в прошлом. В том самом прошлом, где я была так безоблачно счастлива, в том самом прошлом, в котором были ещё живы все, кого я так любила, в том самом прошлом, в котором любили меня…
Я была вторым ребёнком в дружной, любящей семье – поздним ребёнком. Родители во мне души не чаяли, а старший брат носил на руках, вернее на плечах. Огромный, сильный парень, таскал за собой маленькую сестрёнку и в магазин, и на спортивные тренировки, и в музыкальную школу. Так и получилось, что я очень рано стала заниматься почти всем тем, чем так увлекался мой брат. Уже в пять лет я играла на пианино, а в 11 стала чемпионкой своего родного города по художественной гимнастике. Я была увлекающейся натурой и очертя голову бросалась во всё новые и новые начинания, будь то макраме, бисероплетение, выжигание по дереву, танец самба, или роспись батиком. Даже мои дорогие родители с трудом понимали, как это я всё успеваю. Честно говоря, порой это удивляло и меня саму.
К пятнадцати годам, я, раньше многих своих сверстниц превратилась вдруг в маленькую женщину.Красотой я никогда не блистала, но была миловидна, остра на язык, весела без меры и от поклонников не было отбоя. Старший брат зорко следил за их поведением и никаких вольностей не позволял.
После школы я поступила в педагогический институт и собиралась стать преподавателем иностранных языков. Явный гуманитарий в девятнадцать лет я умудрилась влюбиться в математика – доцента из соседнего института. Почти десятилетняя разница в возрасте ничуть не мешала развитию наших отношений, и вскоре нам обоим уже было совершенно ясно, что жить друг без друга мы просто не можем.
Мы поженились, и жизнь потекла, как по писанному. Я окончила институт, но на работу выйти так и не успела – родился наш первый сын, и я с головой ушла в родительские хлопоты. Как всегда рьяно взялась за дело, и к трём годам маленький Никитка уже знал весь алфавит и делал первые попытки читать. Я водила его в кружок изобразительного искусства и Никитка, весь перемазанный разноцветными красками, с упоением рисовал что-то одному ему ведомое маленькими ручками на больших листах белой бумаги. Андрей – мой муж – обожал нас обоих и с радостью воспринял новость о скором прибавлении в семействе. Мне всегда ужасно нравилось то, что он никогда не скрывал силы своих чувств – ни на людях, ни, когда мы были наедине. Я была так счастлива, что ни о какой беде просто не думала…
В тот день мы возвращались с дачи. Я , мои родители, Никитка и Андрей за рулём. Наш старенький жигулёнок медленно ехал по окружной, когда прямо в его бок врезался огромный синий джип. Никто из нас не успел ничего сообразить, так быстро и неожиданно всё это произошло.
Когда я пришла в себя, то ничего вначале не поняла. Всё тело болело, и первое, что я сообразила – со мной больше нет моей не родившейся дочурки! Если бы она родилась, её назвали бы Настенькой и она, конечно, была бы самой красивой и самой любимой девочкой на свете. Это было страшное открытие и все остальные боли отошли на задний план.
А потом я принялась ждать. Я ждала, и ждала, когда ко мне придут мама и папа, я всё недоумевала, почему не идёт Андрей. Во время аварии я получила травму головы и не могла никак вспомнить, что же, собственно произошло. Я потеряла ребёнка, на теле появились болезненные швы, закрывшие рваные раны, у меня были сломаны левая рука, ключица и правая нога. Было очень страшно и до ужаса одиноко. Но никто всё не шёл и не шёл, и никто не хотел говорить со мной и отвечать на вопросы. Потом, наконец, меня перевезли в обычную палату и пустили брата.. Он срочно вернулся из заграничной командировки, чтобы ухаживать за всеми нами. Он рассказал, что мама почти не пострадала, и её уже скоро выпишут из больницы, папе было чуть хуже, но теперь он уже пошёл на поправку и всё у него будет хорошо, у Никитки было два несложных перелома и он уже вовсю бегает по квартире брата под присмотром его жены. Только об Андрее он ничего мне не сказал и я всё поняла… Поняла, что никогда больше не увижу своего любимого мужа, своего единственного во всём мире мужчину, что больше никогда я не смогу поцеловать его колючую щёку и разгладить пальцами знакомую морщинку на лбу. Я поняла, что никто и никогда меня больше не обнимет, я поняла, что жизнь кончилась…
Вскоре ко мне стали пускать родственников и друзей. Они приходили и уходили. Приходили в надежде хоть чем-то помочь, хоть как-то поддержать, но натыкались на непробиваемую стену глубокого отчаяния и горя. От прошлой жизни не осталось почти ничего, и я остро это чувствовала. Я тогда могла думать и мечтать только о встрече с сыном.
Когда брат, наконец, привёл его ко мне в больницу, Никитка был бледен, напуган и стоял, втянув голову в плечи. Я протянула к нему руки, он тихо вскрикнул и, как будто, только что узнав, кинулся ко мне объятия. Он крепко стиснул маленькими ручонками мою шею и тихо проговорил прямо в ухо: «Мамушка, мамушка, мамушка, мамушка…» Я прижала к ещё болевшему плечу его влажную головку, и всё гладила, и гладила худенькие плечики… «Мальчик мой, мальчик мой, мой мальчик, - всё у нас будет хорошо, всё будет хорошо, всё хорошо, - и слёзы впервые за эти дни, наконец-то пролились из зажмуренных глаз.
Мы остались одни. Одни в квартире, одни в жизни, одни в целом мире. Брат, оставив денег, уехал к своей семье в Европу. Конечно, были ещё родители, вполне оправившиеся после катастрофы, родственники, тётушки и дядюшки, кузины и кузены, но все они жили своей жизнью, и мне ни за что не хотела в эту жизнь вмешиваться. Надо было устраивать свою собственную. Надо было растить сына. Надо было искать работу.
Яустроилась в школу, а друзья помогли найти подработку переводами. Пришлось отдать Никитку в садик. Он удивил меня лёгкостью, с которой вошёл в детский коллектив и удовольствием, с которым каждое утро собирался в садик. А по вечерам малыш с таким восторгом описывал прошедший день, что я вскоре успокоилась и перестала ощущать свою вину перед сыном, который в одночасье стал из домашнего ребёнка детсадовским.
Жизнь пошла своим чередом. Всё, казалось, в нашей жизни было хорошо, кроме одного. Того, что видели все, кто знал меня раньше и того, что совершенно не замечала я сама – я совсем перестала улыбаться. Меня будто сдули, как испорченный воздушный шарик. Я жила словно по инерции, не интересуясь ничем за пределами собственного дома. Я больше не вышивала для друзей разноцветных салфеток, не плела фенечек, не вязала кокетливых шляпок, забросила спорт и танцы…, я перестала себя любить!
Никитка пошёл в школу и, конечно, был первым учеником в классе. Я очень много с ним занималась, помогала с уроками, водила в кружки. К сожалению, я так и не смогла увлечься своей работой, хотя и выполняла её добросовестно и дисциплинированно, как и всё, и всегда.
Каждое лето мы ездили вдвоём на море. Конечно, я не смогла бы себе этого позволить, но брат настоятельно предлагал помощь, а мне так хотелось вывезти сына на юг, что, в конце концов, соглашалась.
В тот памятный день я сидела на пляже, на маленьком складном стульчике и вязала Никитке свитер. Наверное, это выглядело смешно со стороны, но мне было совершенно безразлично, кто и как на меня смотрит. Я никогда не любила загорать, вот и сейчас на мне был надет строгий закрытый купальник, а шляпа с большими полями в сочетании с огромными тёмными очками полностью закрывала лицо. Всякий раз, когда мы приезжали на юг, за мной начинали увиваться мужчины. Одинокая женщина с маленьким ребёнком – чем не объект для преследования и лёгкого флирта или даже романа? Но я к этому давно привыкла и старалась не обращать внимания. Мужчины меня не интересовали. После гибели Андрея я ни разу даже и не помыслила о возможности завести новую семью или о мужчине, могущем скрасить одинокие вечера.
Никитка с самого детства очень хорошо плавал, он ходил в бассейн и даже побеждал на каких-то маленьких соревнованиях, и я уже давно не переживала, когда он, надев свои маленькие ласты, уплывал на отмель метрах в тридцати от берега. Никитка было десять лет, и он уже и не потерпел бы вмешательства в его личную жизнь, каковой он считал, в том числе, и свои дальние заплывы.
На море начался небольшой шторм. Никитка плескался у самого берега с Павликом –своим сверстником, родители которого вечно оставляли мальчика на пляже в полнейшем одиночестве. Я иногда посматривала в их сторону и, убедившись в том, что всё в полном порядке, снова склонялась к вязанию.
Я не заметила, что волны стали большими и откатывали от берега с силой гораздо большей, чем накатывали. Не заметила я и того момента, когда безуспешно пытающийся выбраться на берег Павлик, окончательно выбился из сил и в испуге стал хватать Никитку за плечи, руки и голову. Я не подняла головы даже, когда кто-то рядом зашумел и быстро пробежал мимо в воду. И не увидела захлёбывающегося сына, его отчаянных глаз, беспомощных взмахов рук, его беззвучного крика, так и не вырвавшегося из широко распахнутого рта. Если бы я увидела всё это, то, наверное, сошла бы с ума. Никогда не смогу простить себя за эту беспечность!
Я подняла глаза только тогда, когда кто-то схватил меня сильной рукой за плечо и встряхнул так сильно, что зубы отбили коротенькую чечётку. Передо мной стоял высокий, большой, смуглый мужчина и смотрел на меня с таким гневом и яростной ненавистью, что я даже отшатнулась, чуть не упав с шаткого стульчика. Рядом с мужчиной, около его ног полулежал на камнях задыхающийся, обессиленный Никита и с испугом переводил взгляд с меня на неизвестного своего спасителя и обратно.
Я вскочила и бросилась к сыну.
- Что случилось, что случилось? - закричала я в ужасе, обхватывая руками его трепещущее тело.
- Ничего особенно, просто ваш сын, мамаша, чуть не утонул, – зло проговорил мужчина.
- Боже! Как это случилось? Никитка, с тобой всё в порядке?
- Теперь с ним всё в порядке! – сквозь зубы сказал мужчина, - нет, всё-таки, я никогда не смогу понять, откуда берутся такие нерадивые мамаши! Сидят себе на пляжу и на собственных детей - ноль внимания! – в голосе мужчины звучало такое презрение, что я даже поёжилась.
- Извините, пожалуйста. Ведь, это вы его спасли? –я встала и смотрела теперь вверх в разгневанное лицо незнакомца.
- Я.
- Спасибо вам. Огромное спасибо, вы спасли не только его, вы и меня тоже спасли, – помню, как я начала захлёбываться слезами и ничего не могла с собой поделать. Меня начало трясти, я всё крепче сжимала плечи сына и он начал выворачиваться из моих объятий, становившихся слишком сильными.
- Да ладно, не стоит благодарности, - вглядевшись в моё побелевшее лицо, проговорил вдруг мужчина совершенно спокойным уже голосом, - извините, что я так на вас накинулся – очень испугался. Извините меня.
- Что вы! Я буду вас век благодарить…
- Не надо, - он снова вгляделся, - мне кажется, что я вас знаю, - сказал он вдруг, - вы не учились в инженерно- техническом институте в Ленинграде?
- Нет, но там работал мой муж Андрей Калашников.
- Ах, да, ну, конечно же! Как я вас сразу не узнал? Я, ведь, работал с ним вместе несколько лет, пока не перешёл на кафедру теоретической механики. Я вас тогда много раз видел вместе. А потом я ушел работать на завод, и наши пути разошлись окончательно. Как вы поживаете?
И я рассказала. Ни перед кем и никогда так не раскрывала свою душу. Но этому человеку только что спасшему сына, я могла довериться безраздельно. Так мне в тот момент почему-то показалось. И я доверилась. И рассказала о гибели мужа и дочери, о потерянности, о вечно преследующей меня тоске, о том, что разучилась смеяться… Будто прорвало какую-то плотину. Я говорила, и говорила и всё не могла наговориться, слова неслись нескончаемым потоком, и вместе с ними уносилось что-то так долго меня мучившее и не дающее нормально дышать. И первое, о чём я подумала, наконец, умолкнув – а почему он всё ещё стоит и слушает её? Слушает, внимательно глядя в моё лицо, смахивая медленно капающие слезинки, гладя дрожащие поникшие плечи.
В то день началась моя новая жизнь. Совсем другая, непохожая на ту, что была раньше. Эта жизнь не наполнена больше одиночеством и тоской, она стала вновь полна нежностью и заботой. Он совсем другой, не такой, как Андрей и вначале мне было сложно приноровится, но он любит меня, любит моего сына и постепенно я стала чувствовать, как оттаивает сердце и прониклась к нему сначала благодарностью, потом уважением, а потом… Я до сих пор не осмелилась признаться ему в том чувстве, которое теперь наполняет всю меня. Это чувство не похоже ни на что, испытанное мною раньше, и оно прекрасно. Я пообещала себе, что обязательно скажу ему обо всём, обязательно скажу. В тот день, когда родится наша дочь. Скоро.

Сайт управляется системой uCoz